![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png)

Говорит Екатерина Шульман:
На самом деле идет прямо противоположный процесс. Людям кажется, что раньше все были добрыми, а вот теперь стали грубыми и злыми, и социальные сети эту злобу проявили. В реальности же — все с точностью до наоборот.
Новая транспарентность (открытость) и глобальное информационное пространство, которое мгновенно доносит до нас происходящее во всех концах Земли, стали требовать от человека и совершенно новых стандартов эмпатии. Моральные требования изменились. Мы очень слабо понимаем, что такого рода происшествия, как те, о которых сейчас ведутся споры в соцсетях, для человека предыдущей эпохи были только новостями. А тогда новости, грубо говоря, являлись предметом развлечения. Например, если человек того времени видел заголовки «В Лиссабоне землетрясение», «В Китае моровая язва», для него это были просто истории про людей с песьими головами.
Иными словами, такие сообщения в газетах не имели к обывателю того времени никакого отношения, он не видел этих людей. Индивид прошлой эпохи вообще не видел никаких людей, кроме тех, с которыми он непосредственно физически общался - его родных, близких и знакомых. Поэтому требования по эмпатии и сочувствию распространялись только на этот круг людей.
Однако еще в XX, и теперь уже в XXI веке общее информационное пространство изменило эту ситуацию. Мы видим всех пострадавших от всех несчастий во всем мире. И сталкиваемся мы с ними как со своими знакомыми: видим их лица, читаем то, что они сами пишут, слышим и читаем все то, что пишут и говорят их родственники и близкие. В этой ситуации от нас требуется, чтобы мы им сочувствовали. А это говорит о том, что необходимый уровень эмпатии должен быть в наше время гораздо выше. Одновременно эти новые требования для многих людей оказываются невыносимыми и вызывают у них ответное отторжение. Желание сказать: «Мне все равно», "Я ничего не чувствую", «Я не могу оплакать все погосты в мире». Это первая, базовая вещь, которую нужно понимать, когда мы говорим о подобных дискуссиях в информационном пространстве.
Почему многих испугала их лента в фейсбуке
Второй момент, о котором нужно сказать, касается конкретно случившейся катастрофы. Дело в том, что люди в принципе плохо понимают, что их лента в социальной сети — это их собственное рукотворное произведение. Казалось бы, пользователи знают (если их спросить), что формируют они эту ленту сами, однако она начинает воспринимается ими как объективная реальность. Логика такая: «Вокруг меня, в ленте происходит то-то, значит, в мире происходит то-то. Мои знакомые говорят что-то, и это значит, что все люди так считают». Это неизбежная аберрация мышления, но она довольно опасна в условиях новой информационной реальности. И стоит подчеркнуть, что эта информационная реальность — новейшая, в ней еще никто не жил. Несмотря на то, что ХХ век своей глобализацией информационного пространства нас немножко к ней подготовил, это были только «цветочки». А вот сейчас идут «ягодки» — никто в этой новой реальности жить пока не умеет - ни власти, ни граждане, ни медиа.
Третий момент, на которой стоит обратить внимание, состоит в том, что некое сознательное манипулирование этим самым информационным пространством, без сомнения, происходит. Катастрофа, о которой мы говорим сейчас, — многоаспектная. Большим количеством вопросов можно задаться в связи со случившемся: к примеру, почему самолет все же упал, был ли это теракт или причина в технической неисправности? Можно также спросить, зачем летели эти люди в Сирию, нужно ли им было там находиться, если бы катастрофы не было и новогодний концерт состоялся, как бы это выглядело — хорошо или плохо? И что мы вообще делаем в этом регионе, что там происходит на самом деле?
Кроме того, можно задаться вопросом о пределах благотворительности — это тоже всегда очень болезненная дискуссия, — о его сотрудничестве с государством, о том, насколько святая цель оправдывает средства, и что вообще такое цель и средство в такой деятельности. Все вышеперечисленное — проблематика, о которой можно думать. А на самом деле, мы вторые сутки обсуждаем две мифические сущности: первая — каких-то злорадствующих либералов, а вторая — каких-то злорадствующих украинцев. У меня есть очень сильное подозрение, что ни первого, ни второго не существует. В частности, тексты, которые больше всего цитируются — пост Божены Рынски (он был удален автором после начала бурной дискуссии в соцсетях и СМИ — прим.), а также пост журналиста Аркадия Бабченко. Но если посмотреть в ленту этих людей, то можно понять, что они являются постоянными поставщиками подобного рода скандалов. Они работают на этой энергии, это их специфическая функция в публичном пространстве.
Однако на этот раз они дали на самом деле очень мало материала. Ни у Рынской, ни у Бабченко никакого особенного злорадства в постах не было. В частности, Бабченко сказал ровно то, о чем я рассуждала выше: у него закончилась эмпатия, он не может сочувствовать. А Рынска же, как обычно, в своей малоприятной манере пишет, что людей жалко, а вот сотрудников телеканала НТВ — не жалко (у нее персональная особая история с ними). Если же говорить о загадочных украинцах, то ведь мы все прекрасно знаем, какие удивительные вещи происходят у нас в социальных сетях: про фабрики троллей — знаем, про Ольгино — знаем, и про товарища Пригожина — слышали.
Кроме того, я вижу два типа украинских комментариев. Первый — «не ожидайте от нас сочувствия”. Логика такая: вы нас убиваете, вы с нами воюете и нам вас в ответ не жалко. За этим типом реакции, в общем, видятся живые люди, понять такой тип мышления неприятно, но можно. А вот второй тип — это так называемое злорадство, шутки, картинки и прочее анонимное веселье. Тот факт, что идет систематический нажим на очень конкретные триггеры, подводит к мысли, что это некая кампания. Произошедшая катастрофа — это история о войне, а не о том, что кто-то кому-то неправильно посочувствовал. Но вместо этого мы вторые сутки обсуждаем плохую Рынску и воображаемого злого украинца. Любопытно также, что когда начинается форсирование какого-то «не-события» ( а то, о чем мы говорим — это как раз то самое «не-событие»), то к дискуссии внезапно подключаются и официальные лица. Возникает вопрос: почему это вообще должно быть предметом их внимания?
Есть ли в происходящем хоть что-то хорошее?
Подводя итог, стоит сказать, что социальные сети сближают людей и в хорошем, и в плохом. Преимущественно в хорошем. Социальные сети и информационная открытость повышают этические стандарты. Признак такого повышения — это самопроизвольная выработка новых ритуалов публичной скорби.
Например, массово приносить свечи и цветы к посольству или к какому-то еще месту — это совершенно новое явление. А это говорит о том, что в России спонтанно формируется новая ритуальность. Ритуалы крайне важны, это очень значимый социальный конструкт. Во-первых, они закрепляются в обществе, во-вторых, они объединяют людей.
Несмотря на все разговоры о том, что самое время помолчать, присутствие в информационном пространстве накладывает на человека обязанность как-то выступить. И нас всех в той или иной степени это делает публичными фигурами. Теперь каждый гражданин, который зарегистрирован где бы то ни было, несет те обязанности, которые раньше были присущи только послами, главам государств и лидерам религиозных конфессий. Ведь в прошлом только они могли публично высказываться о каком-то значимом событии. Сейчас люди становятся послами от самих себя.